Я счастливый человек! У меня было целых четыре бабушки. Три добрейших — те, что по материнской линии и одна строжайшая — та, что по отцовской.
И если первые – Дуня, Настя и Нюша — во мне души не чаяли, то Маня, она же Мария Федоровна, требовала, чтобы я звал её только на «Вы» и постоянно угрожала ремнём, который по каким-то непонятным причинам так ни разу и не пустила «в дело».
Угадайте, с какой же из четырех бабушек я прожил всю свою сознательную жизнь? Правильно! Именно с Маней!
Забегая вперёд, скажу, что позже мы с бабушкой Маней стали друзьями «не разлей вода». Но тогда никто из нас двоих об этом даже и подумать не смел.
Тогда я считал её страшным тираном. Это чувство еще сильнее обострилось, когда она попыталась распространить свое господство на всю семью, включая и мою любимую мамочку, для которой она была свекровью.
К счастью, пословица «где сядешь – там и слезешь» к маме моей была применима в полной мере, и все бабушкины атаки наталкивались на несокрушимую мощь маминого характера и разбивались об него, как черноморская волна об одесский волнорез.
Вы спросите, а где же был мой отец? Почему же он не заступался за мою маму? Ответ прост – отец, как и большинство его современников, переживших войну в блокадном Ленинграде, налегал на водочку и был счастлив в своём пороке. Тем более, что он был незлобивым, тихим и трудолюбивым мужчиной.
А заступники из таких получаются почему-то неважнецкие.
Зато в те короткие промежутки времени, когда он не пил, мы с ним гуляли по городу, посещая бесчисленные ленинградские музеи и выставки. Нельзя не упомянуть и о том, что отец много-много читал, «проглатывая» чуть не по полкниги за раз. Вот такой он был противоречивой личностью.
Ну, и, конечно же, главным его достоинством было чувство юмора. Его шутки, пословицы и анекдоты я помню и по сей день. От некоторых из них до сих пор коробит. Настолько они дурацкие и смешные одновременно.
Так вот о бабушках.
Не смотря на их абсолютно разные судьбы, профессии и характеры, их объединяло одно общее обстоятельство – они все были вдовами. Лет с тридцати пяти каждая. А ведь это еще детородный возраст.
Более того, только двум моим бабушкам из четверых удалось сохранить в блокадном Ленинграде своих детей живыми. А позже их дети стали моими родителями.
Два слова о дедушках.
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Расул Гамзатов
Дети, ныне растущие, прекрасно знают, что такое дед. И как это здорово, что можно с дедом гулять, радоваться жизни, чему-то обучаться или просто веселиться от души только потому, что он рядом. С дедом море по колено. Дед, ведь это Вам не родители – он и побалует, он и заступится, если что. Да с ним и посекретничать можно…
Жаль только наших дедушек, дедушек детей первого послевоенного поколения, которых мы никогда не видели и никогда уже не увидим.
Наших дедушек унесла война. Унесла безвозвратно. Однако, как это всегда бывало на Руси, на место убитых мужчин исполнять свой долг встали женщины: постаревшие, поседевшие, но некогда милые, прекрасные и любимые женщины – наши бабушки.
Я отчётливо помню, что в нашем классе, состоящим из двадцати семи человек, ни у кого не было дедушки. Ни у кого.
Мы, мальчишки, даже пытались врать друг другу, что якобы «дедушка мой жив… и мы, мол, с дедушкой ходили на охоту, и дед застрелил большого медведя…». Мы сочиняли для друзей своих много-много еще всяких сказок и небылиц подобного рода, которые на поверку оказывались фантазиями и оборачивались позором для такого рассказчика при ближайшем перекрёстном допросе его бабушки.
Зато, в нашем классе у всех были родители. Представьте себе, у всех до единого были папа и мама. За десять лет нашего пребывания в школе среди наших родителей никто ни с кем никогда не развёлся. Это потом всё пошло под откос. Мы же застали время, когда семья и семейные ценности была святы.
Но, нас воспитывала еще и школа. Ни для кого не секрет, что советская школа была логическим продолжением советской семьи.
Как можно забыть, что за слабым учеником всегда закреплялся более сильный товарищ, который и подтягивал его, подобно старшему брату или сестре, по тому или иному предмету, пока тот не достигнет, наконец, подобающего уровня подготовки. Это было естественно.
Светлые бабушки светлого детства.
Что не дорабатывали наши более сильные товарищи, дорабатывали вечерами наши бабушки. Нам казалось тогда, что бабушки вообще никогда не спят. Потому что, когда мы ложились в постель, бабушка еще не спала, а когда мы, наконец, поднимались, то бабушка уже не спала.
И везде, в ту далёкую пору, за нами наблюдал зоркий бабушкин глаз, ухаживали нежные и заботливые бабушкины руки, а их сердца с лихвой отдавали нам то тепло, что не успели когда-то отдать своим любимым женихам, мужьям и детишкам.
Хочу, пользуясь случаем, со страниц газеты воздать им хвалу за многократные самопожертвования, о большинстве из которых, мы неразумные дети тех времён, даже и не задумывались.
Однако, позже уже и сами став отцами, матерями, бабушками и дедушками, мы поняли, что вдовы советских солдат, блокадников, узников концлагерей и прочих безвременно погибших мужчин, вместо того, чтобы строить свою личную жизнь, занялись воспитанием детей, а позже, вместо того, чтобы строить карьеру или уйти на заслуженный отдых, воспитывали уже нас, своих внуков и внучек.
В этом и заключается величайшая жертва русской женщины – корня всех наших неполных семей.
Будем же достойны светлой памяти наших бабушек!
Автор статьи: Сергей Коцелайнен