Валя и Лёва

Валя и Лёва
Я хочу рассказать о том, как дети блокадного Ленинграда, пройдя через муки голода и страх смерти, наперекор судьбе выжили, закалили волю, повзрослели и стали достойными строителями новой жизни – жизни без бомбежек, обстрелов, пожаров и хлебных карточек.

Он – Лёва, ученик слесаря, которому к началу блокады едва исполнилось 15 лет, и она – девочка 12 лет, иждивенец на руках умирающей матери, совсем еще ребёнок – Валя. Всю войну они не знали и даже не подозревали друг о друге.

Им суждено будет познакомиться гораздо позже, в вечерней школе, в том далёком еще 1950 году, когда по воле Отца Всех Народов, каждый ребёнок, которому не удалось доучиться по причине войны, обязан был получить среднее образование уже после начала периода мирного строительства и восстановления народного хозяйства нашей Великой Родины. Это было время, когда еще не было богатых и бедных, а у каждого человека была работа, крыша над головой, а за душой как минимум среднее образование.

Но, вернемся же снова в год 1941.

Все, кто оказался в блокадном кольце, очень быстро ощутили на себе все ужасы военного времени.

Так Лёва однажды увидел своими глазами, как артиллерийский снаряд попал аккуратно, с немецкой точностью, в переполненный трамвай, на котором рабочие люди, окончившие смену, возвращались домой.

Он долго вспоминал, как искал воду, чтобы смыть чужую кровь с лица и рук своих, поскольку перепачкался, помогая доставать раненых из развороченных кусков этого трамвая, раздвигая живые тела и останки только что живших мужчин и женщин, пока не приехали пожарные и машины скорой помощи.

Воду он не нашёл и пошел домой таким, каким был. Обстрелы и бомбёжки тогда уже были делом привычным, и на мальчика в окровавленной одежде уже никто внимания не обращал. А поскольку Лёвина мама еще работала, то отмывала и отпаивала валерьянкой его соседка, а рядом с соседкой крутился неугомонный сынишка её – Сашка, для которого Лёва в свои 15 был Царь и Бог. Малыши часто боготворят тех, кто чуть старше их и пытаются всячески попасть им на глаза и по возможности понравиться.

А уже через три месяца мертвое тело Сашеньки лежало в пустой и холодной кухне. Лежало несколько дней, пока еще действовали хлебные карточки. Вот так в блокаду наши мертвые кормили живых.

И, если Лёва, как аристократ, жил на Невском проспекте, рядом с Армянской церковью, то Валя, Валюська, как называл её любимый дедушка Петя, вместе с мамой, Евдокией Петровной, и старшей сестрой Тамарой жила на Ржевке, недалеко от Пороховых заводов, печально известных своими незапланированными взрывами еще со времён царизма.

С ними, в этом же доме, жила и тётя Настя, уже получившая «похоронку» на своего мужа, а её дети Вася, Федя и девятилетняя Валя, тёзка главной героини, очень дружили и неплохо ладили между собой, поскольку делить им было особенно нечего, а поводов для общей радости находилось немало. Особенно, учитывая близость речки Охты и леса, в котором тогда было полно грибов и ягод, а также артистические способности «Вали-маленькой», как её называла малышня.

Дело в том, что не было ни одной песни, из тех, что передавали по радио или звучали с киноэкрана, которые бы Валя не выучила, и не смогла бы блестяще спародировать, со всеми тонкостями, ужимками и интонациями.

Родные люди, особенно братья, так часто просили Валю спеть и станцевать что-нибудь, что по воскресеньям во дворе даже начали устраивать концерты. Для этого мужчины-соседи натягивали на две палки, вбитые в землю, большую простыню, из-за которой, как царица величаво и выплывала Валя-маленькая для исполнения очередного романса или танца.

Танцы востребованы были чаще всего испанские, видимо потому что тогда шла страшная гражданская война в Испании, а наши добровольцы тысячами отправлялись в эту мало знакомую страну, помогать их трудовому народу освободиться от тирании диктатора Франко.

На концерты охотно прибегали дети и даже приходили взрослые из близлежащих домов.  «Вале-маленькой» все пророчили большое артистическое будущее.

Конечно, всё это было до войны. Сейчас же, взрослые и дети таяли на глазах. Только неугомонная Валя-маленькая слабым голоском ещё мурлыкала себе под нос любовную лирику. Но, её уже никто не слушал.

В настоящее время, многие задаются вопросом: почему Вермахт, обладая несметными силами объединённой Европы, пройдя через всю европейскую часть СССР, так и не смог одолеть последние ленинградские оборонительные рубежи, ворваться в город, соединиться со своими финскими друзьями по оружию и устроить, наконец, кровавую баню оставшимся защитникам города Ленина.

Долго еще эти мысли будут посещать головы историков, не находя ответа. Но в голове Лёвы всё чаще и чаще звучал совсем другой вопрос – когда же можно будет поесть, досыта поесть, досыта поесть хлеба.

У него перед глазами всё чаще всплывали посиделки его отца, репрессированного в 1938 году партработника, с друзьями и соседями, где его мама, Мария Федоровна, хлебосольная хозяюшка, бегала с противнем жареного мяса или рыбы и подкладывала приглашённым гостям, чтобы они досыта наелись. Ведь она еще помнила те первые годы коллективизации, когда недоедал весь народ, в том числе и партийные работники. Поэтому, гости в доме у Лёвиного папы всегда не переводились.

Это уже потом, после ареста отца, 12-летний Лёва недоумевал, почему эти же друзья и соседи не реагировали на его приветствия, а некоторые даже старались побыстрее перейти на другую сторону улицы.

Лёва, как и все дети репрессированных, прошел четыре стадии осознания этого поведения: недоумение, обида, понимание, прощение.

Это сейчас мы все понимаем, что поставить в кратчайшие сроки аграрную страну на индустриальные рельсы – это значит совершить невозможное. Это сейчас мы понимаем, какого дикого зверя откармливал, воспитывал и натаскивал на нас «Цивилизованный Запад» снаружи, в далёкой Германии.

А что же было внутри? Так ли един был наш народ и партия, как это стало перед войной?

Конечно же нет.

Страна кишела шпионами, предателями и людьми, готовыми в любую минуту переметнуться в стан врага. А врагами нашими в то смутное предвоенное время называли себя открыто почти что все окружающие нас страны. Особенно те, кто еще недавно входил в состав Российской Империи, такие, как Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и многие другие.

На территории этих недружественных государств окопались остатки белогвардейского руководства, националистических, троцкистских и других опасных для нашей молодой советской республики организаций. Там же были обустроены школы и лагеря подготовки будущих шпионов и диверсантов, готовых по приказу своих хозяев обрушиться на нашу Родину со всех силой и ненавистью, на какую только были они тогда способны.

И многие разветвлённые вражеские сети действовали почти открыто в наших городах и сёлах.

Это они стреляли в спину отходившей Красной Армии.  Это они выдавали фашистам жен, детей и родственников партийных и советских работников. Это они сами, не дожидаясь прихода наступающих сил объединённой под знаменем Гитлера Европы, расправлялись с еврейским народом, отправляя его к праотцам тысячами и десятками тысяч задолго до появления печально известных немецких концлагерей.

Даже в самой партии, которая сумела привести к власти трудовой народ, шла борьба по многим и многим вопросам. И хотя дух советского народа, благодаря волшебной силе искусства, был поднят на небывалую высоту, можно было легко в одночасье уронить его в грязь. И тогда – бери нас голыми руками. Этого нельзя было допустить ни в коем случае!

Вот где-то, когда-то в подобные жернова внутриполитической борьбы и попал Лёвин папа, и Лёва вместе с мамой испил свою горькую чашу беды. Беды, которая не обошла стороной ни одну из партийных, советских или военных семей. Видимо так было надо.

А блокадные дни шли своим чередом. Паёк, полагающийся ленинградцам, всё уменьшался и уменьшался и вот, наконец, достиг 125 граммов. Это просто небольшой кусочек, который в настоящее время мы незаметно отправляем себе в рот между первым и вторым блюдами, когда обедаем. А наша знаменитая поэтесса Ольга Бергольц даже посвятила этому кусочку свои знаменитые стихи: «125 блокадных грамм с огнём и кровью пополам» …

В Музее блокады Ленинграда есть справка по составу блокадного хлеба.

Вот, что это был за хлеб:

Состав блокадного хлеба: пищевая целлюлоза — 10%, жмых -10%, обойная пыль — 2%, выбойки из мешков — 2%, хвоя — 1%, ржаная обойная мука — 75%.

Карточка на хлеб

Интересно, что если Лёва жил с мамой, которая сама недоедала, а старалась подбросить хоть крошку лишнюю единственному сыну, то Валя, как мы помним, жила с дедушкой, мамой и старшей сестрой, кстати ровесницей Лёвы, которую Валя очень и очень боялась еще до начала войны. Такое в семьях бывает. Особенно, когда дети еще маленькие. Кто-то из старших детей опекает своих малышей, а кто-то тиранит и запугивает.

И вот Валя, твердо решившая свой блокадный паёк разделить на несколько частей, сначала выедала только хлебную мякоть, а корочку оставляла на потом. Однако, перед ней встал вопрос, а куда бы эту корочку спрятать. Ведь злая Тамарка  могла бы везде найти эту драгоценность и мгновенно отправить её себе в рот…

Выход был найден. За всё время блокады, пока дом Вали не разбомбила немецкая артиллерия, а это случилось весной 1942 года, хлебные корочки успешно прятались за репродукцию картины Шишкина «Утро в сосновом бору», и ни разу там не были найдены вездесущей сестрицей.

Сейчас нам, сытым людям, легко осуждать голодных, потерявших или замутнивших голодом свой разум людей, а тем более детей. Давайте же не будем их судить. Единственные выжившие дети из этой большой семьи, Валя и Тамара, всю жизнь после войны дружили и помогали друг другу.

Когда говорят о страшной ленинградской блокаде, длившейся без малого 900 дней и ночей, то ужасы голода тех страшных лет заслоняют собой остальные кошмары, коих набирается немало. Это и обстрелы, и бомбардировки, и пожары.

Однако, с этими бедами ленинградцы как-то справлялись.

Так почему же врагу не удалось ковровыми бомбардировками, зажигательными бомбами и артобстрелами превратить наш город в груду дымящихся развалин, как они сделали это со Сталинградом?

Ответ прост – Балтийский флот, обладая очень мощной тяжелой и зенитной артиллерией, сумел сохранить свою боеспособность после страшного и кровавого «Таллиннского перехода» через минные заграждения Балтики и Финского залива и на каждый налет или артобстрел давал решительный отпор. Настолько решительный, что Гитлер лично распорядился не проводить подобные операции без тщательно подготовки, а вскоре вынужден был и вообще сократить их количество в связи с большими потерями.

Коме того, город спасли и ленинградские ученые, которые разрабатывали простые, но очень эффективные средства для защиты городских построек, организации питания населения и отражения вражеских атак.

Так, например, большая часть деревянных конструкций была покрыта составом, содержащим негорючую суперфосфатную смесь, и в результате все зажигательные бомбы просто скатывались с крыш, не причиняя стропилам и перекрытиям никакого вреда.  А внизу их уже ждали подготовленные команды МПВО, которые и отправляли «зажигалки» в специально сколоченные ящики с песком.

Ученые-биологи, доказали, например, что целлюлозу можно употреблять в пищу. А в это время в Морском порту Ленинграда оказались сотни тонн этой самой целлюлозы, что дало возможность городу Ленина прожить еще несколько дней, пока не заработала «Дорога жизни» через Ладожское озеро.

Кроме того, в нашем знаменитом Институте Прикладной Химии разрабатывали различные весьма эффективные смеси, которыми заполнялись бутылки для отражения танковых атак противника.

Сейчас, во многих источниках, посвященных блокаде Ленинграда, приводятся цифры соотношений погибших от голода и погибших в результате артобстрелов и бомбардировок граждан. И цифра эта ужасает.

Оказывается, только три процента погибших горожан были убиты вражеской осадной артиллерией и бомбардировочной авиацией. Остальных забрал голод.

Так вот, нашим героям – Лёве и Вале, как и всем ленинградцам, случалось не раз оказываться под огнем врага, хотя они и не были на переднем крае обороны.

У Лёвы была интересная для мальчишки работа – они ремонтировали приходящие после контрбатарейной борьбы бронепоезда.

Это выглядело так. Противник начинал обстрел города, наши наблюдатели тут же засекали расположение его орудий и сообщали координаты артиллеристам Балтийского флота и Железнодорожных войск. Буквально через несколько минут, корабли, стоя на рейде или маневрируя, чтобы избежать прицельного попадания по себе, открывали шквальный огонь по противнику, и артиллерия врага надолго замолкала. Также вел себя и бронепоезд. Он откатывался от города на небольшое расстояние, чтобы максимально приблизиться к противнику и постоянно менял огневые точки, чтобы избежать прямого попадания по себе. А немцы, таким образом, вынуждены были стрелять уже не по городу, а по тем, кто стреляет по ним самим, то есть, переходить к обороне.

Случалось, конечно, Лёве видеть, а затем и ремонтировать разбитые паровозы и вагоны этого бронепоезда. Иногда, это были просто куски железа на колёсах. Вот так нашим ребятам доставалось от «фрицев».

Рано или поздно, враг обнаружил координаты ремонтного депо, где и работал наш юноша и начал прямой наводкой лупить по пристреленным площадям. И пока его «успокоили», Лёва успел получить своё первое ранение и потерять двоих друзей Андрея и Мишу.

Лёву спасло то, что он вышел из ремонтного цеха за инструментом в тот момент, когда снаряд угодил в окно и обрушил противоположную стену. Миша погиб сразу, а Андрей уже по дороге в больницу скончался от потери крови.

И в этот раз Лёва снова разгребал завалы и помогал доставать убитых и раненых товарищей.

Кровоточащая рана в горячке событий не ощущалась, пока парня в пыли и в дыму кто-то не заметил и не отвел в Медсанчасть. Рану обработали, а вот валерьянка уже не потребовалась: голод, кровь и смерть давно уже стали привычными Лёвиными товарищами по войне.

Кстати, малюсенький осколок из горла так и не вынули. Гораздо позже его сын время от времени просил Льва Петровича показать шрам и дать потрогать пальчиком, катающийся под кожей шарик.

Вот такое крещение огнем довелось отведать Лёве. А что же Валя?

А вот как Вале довелось глянуть по ту сторону зазеркалья.

Немцы, благодаря обилию шпионов, диверсантов и наводчиков в нашем городе, получали исчерпывающую информацию о передвижении и размещении различных грузов. В том числе боеприпасов и взрывчатых веществ.

И вот, 29 марта 1942 года те самые Ржевские пороховые заводы, где еще жили остатки большой когда-то Валиной семьи, ранним утром были подвергнуты мощному и плотному артобстрелу. Это случилось примерно в 4 часа утра. А на станции, кроме эшелона с боеприпасами, готового к отправке на Ленинградский фронт, находились еще и разрозненные вагоны с сырьем (порохом, тротилом, горючей жидкостью для уничтожения танков), которые стояли, готовые к транспортировке на завод. Скученность подобных грузов в одном месте, случайная или преднамеренная, как раз то, что и надо было врагу.

Начались прямые попадания в вагоны и их детонация. Гибли не только вагоны со своим содержимым. Гибли дома вокруг станции, гибли люди.

Валя вместе с мамой и старшей сестрой спрятались в подвале дома, как только начался артобстрел.

Вот уже несколько часов они сидели там и пережидали, пока всё уляжется, и можно будет выходить на улицу. Однако, всем очень хотелось есть. К тому же, блокадный паёк увеличили — давали уже 250 граммов хлеба на человека. К сожалению, девять человек из их большой рабочей семьи так и не узнали об этом.

Карточка на хлеб

И вот, как только интенсивность обстрела снизилась, чувство голода пересилило страх смерти и Валя стала отпрашиваться у мамы в магазин, чтобы принести всем хлеба.

Скрепя сердце, её отпустили. К тому же, взрывы звучали всё реже, а в пустых животах урчало всё сильнее…

По рассказам очевидцев и участников блокады, в те дни можно было получить по карточкам хлеб не только в своём магазине, рядом с домом, но и в соседних, где хлеб еще оставался.

Так что, если по каким-то причинам в одном магазине, или в булочной, получить хлеб не было возможности, например, магазин оказывался уничтожен в результате прямого попадания бомбы или при пожаре, человек мог по этим же карточкам получить хлеб в соседних магазинах.

Вот и у Вали возникла дилемма: то ли идти в магазин на станции, то ли идти в булочную. Она на мгновенье задумалась и твёрдо решила – в булочную. Это решение и спасло ей жизнь.

Валя твердо и решительно шла в булочную, отдаляясь от станции «Ржевка», когда немецкий снаряд попал в вагон, стоявший в непосредственной близости от магазина, около которого извивалась большая очередь голодных людей. Всем им также надоело прятаться по подвалам, и они начали выходить из своих домов, как только интенсивность артобстрела снизилась. Там было мало мужчин. Это были пережившие первую блокадную зиму старики, женщины и дети-подростки вроде Вали.

Очередь смело сразу, как будто никого и не было. Силой взрыва этого вагона магазин оказался разрушен до основания. Тут же сдетонировали несколько рядом стоящих вагонов и начался пожар на станции.

Пожарные команды не успевали метаться от одного огненного вихря к другому.

Позже, кто-то из очевидцев, который лично видел, как бегали и страшно кричали охваченные пламенем люди, предположил, что в одном из вагонов находились готовые к отправке ёмкости с горючей смесью для борьбы с танками.

А Вале повезло. Она и сама потом недоумевала, почему же так твёрдо и решительно она отправилась в сторону от места будущей катастрофы. Почему ангел-хранитель подарил ей жизнь?

Вторым элементом везения было то, что Валя, удаляясь всё дальше и дальше от станции, спустилась под откос железной дороги.

Напоминаю, что это событие происходило 29 марта 1942 года. И хотя лёд на Ладоге был еще достаточно прочным, в городе уже появлялись первые лужи. Под ногами чавкала грязь.

Вот в эту грязь ударной волной бедную Валю и отбросило. Отбросило и проволокло несколько метров.

«Ну, Тамарка теперь меня убьёт» — первое о чём подумала бедная девочка, пытаясь безуспешно оттереть налипшую грязь с шубы. Шуба, к несчастью, принадлежала её старшей сестре.

А когда Валя приплелась домой, на душе стало и совсем плохо: один из снарядов угодил в её дом.

Маму и сестру спасло только то, что они находились ещё в подвале. А те соседи, которые решили не дожидаться окончания артобстрела мгновенно погибли под руинами.

Нельзя не отметить, что ленинградцы показали не только чудеса мужества и героизма.

За время 900-дневной блокады в городе были организованы десятки эвакуационных пунктов и пунктов обогрева, куда доставлялись пострадавшие люди, потерявшие кров. Если бы этого не было сделано, то к миллионам жертв голода, бомбёжек, пожаров и артобстрелов прибавились бы еще и тысячи замерзших и обмороженных людей.

Официально говорят, что в умирающем Ленинграде не было ни одного случая инфекционных заболеваний. Да, это так. Честь и хвала ленинградцам!

Но, почему-то не упоминают и о том, что в городе Ленина не было ни одного брошенного на морозе человека, поскольку бойцы МПВО и множество добровольцев-помощников, называемых сейчас волонтёрами, зорко следили за тем, чтобы никто не оставался на морозе, кроме тех, кому это было положено по долгу службы.

Вот в такой эвакопункт и попала Валя, её сестра Тамара и их мама Евдокия Петровна.

После осмотра врача, им было вынесено предписание на эвакуацию из города. Особенно пугал вид Евдокии Петровны, которая в свои 40 с небольшим выглядела жалкой старухой с распухшими ногами.

На эвакопункте было организовано усиленное питание. Это было сделано для того, чтобы те, кто эвакуировался на «Большую землю», смог бы пережить многочасовой переезд через Ладогу на продуваемой всеми ветрами «полуторке».

Конечно, всё равно кто-то умирал по дороге, кому-то удавалось пережить этот путь, и смерть его встречала уже в глубоком тылу где-нибудь на Урале, в Средней Азии или в другой точке нашей необъятной Родины, как это случилось с несчастной Таней Савичевой. Ведь у каждого ленинградца были дистрофические процессы в организме. У кого-то они были, к сожалению, уже необратимы. А ведь это тоже неучтённые жертвы блокады и их можно сравнить с солдатами, умершими от ран.

А это и были солдаты той ужасной войны, о которой так хочется кому-то побыстрее забыть. Не получится, господа! Раны Войны еще напомнят о себе, и мертвые призовут к ответу не только всех тех, кто вторгся на нашу землю, но и всех тех, кто организовал и щедро профинансировал это вторжение.

Через много лет Валя, её сестра Тамара и Евдокия Петровна в один голос заявляли, что они эвакуировались самой последней машиной из осаждённого города. Так это или нет, сейчас уже не узнаешь. Дневников они не вели. Но, судя по их воспоминаниям, машина шла не по льду, а по воде. Им многие не верили. Не верили, пока не увидели знаменитые документальные кадры про эвакуацию ленинградцев через Ладожское озеро по знаменитой на весь мир «Дороге жизни». Действительно, там четко показано, что колеса машины на три четверти скрыты под водой. И это объяснимо – весна, весеннее солнышко. Снизу еще толстенный лёд, а сверху полуметровые лужи. Во как!

Здесь, в этой каше рубленного льда, довелось бедной Вале пережить еще один незабываемый блокадный стресс. Вдогонку, так сказать…

На её глазах шедшая впереди «полуторка» ушла под лёд со всеми людьми. Никто так и не выплыл. Ушла в воронку, оставленную немецким снарядом или авиабомбой. Видимо, деревянное ограждение с предупреждающей надписью «Осторожно! Воронка!» смыло талой водой и унесло прочь.

К счастью, водитель, который вёз Валю и её семью резко развернул машину и избежал рокового падения в ледяную прорубь Ладожского озера.

Валя выжила и жила еще долго-долго, пережив несколько тяжелых лет послевоенного строительства, строительства в переносном и в прямом смысле этого слова.

В прямом, потому что еще до победы под Сталинградом и Курском, до прорыва и до полного снятия блокады, Валя работала. Работала помощником каменщика на стройке. Об учёбе тогда не могло быть и речи. Мы все, как одна семья, восстанавливали разрушенное народное хозяйство: дома, заводы, фабрики, школы, музеи, сады и парки. Было очень тяжело, но на душе светло и радостно! Мы победили!

Валя и Лёва

Но, сейчас, в апреле 1942 года, когда перед тобой слепящее глаза весеннее солнце, а под тобой холодные глубины Ладоги, всем пассажирам «полуторки» было еще не до радости. На душе было тревожно, страшно и скорбно.

Особенно, после того, как впереди идущая машина тихо ввезла своих пассажиров в бессмертие…

Следует отметить, что таких семей, как у Вали, были десятки и даже сотни тысяч. Однако, не каждой семье удалось дожить до победы в полном составе. Из тех, с кем девочка росла, не осталось почти никого. И какова была бы судьба самой Вали, если бы не тот злополучный снаряд, разрушивший 29 марта 1942 года её дом, не скажет никто.

Уже в мирное время, когда бывшие блокадные дети вспоминали те страшные дни, все, как один говорили, что они почти не плакали, слёзы как будто бы высохли навсегда. Представить сложно ребёнка, который не плачет. Правда?

Поэтому, когда умер дедушка Петя, Валина мама, Евдокия Петровна, молча завернула его в старую простынь, и сама на саночках отвезла своего папу на перекрёсток, с которого строго с 12.00 спецмашины забирали трупы умерших от голода горожан. Гробов, конечно, не было. Дерево стало страшным дефицитом. Чтобы обогреться многие горожане жгли не только дорогую мебель, но и книги. Всё шло в дело.

Как умирали двоюродные братья её, Федя и Вася, Валя совсем не помнила. Помнила лишь тётю Настю с печальным лицом, сообщающую об этом.

Врезалось Вале в память, как её бойкая сестрёнка, Валя-маленькая, та самая, которой пророчили артистическое будущее страдала голодным поносом и часами не выходила из туалета, продолжая и оттуда что-то напевать. И умерла она прямо там.

А вот семья её дяди Феди, как и семья Тани Савичевой, и вообще умерла в полном составе: он, его жена тетя Маруся и четверо мальчишек.

Вот такой получился невесёлый список.  Это только одна ленинградская семья.

И если весть о прорыве блокады в январе 1943 года и о полном её снятии Валя узнала уже в эвакуации, то Лёве посчастливилось быть свидетелем этих ярких ключевых событий нашей истории находясь внутри блокадного кольца. Он часто и охотно рассказывал об этом – ведь ему было чем гордиться. Он, как и десятки тысяч его ровесников-подростков, своим трудовым подвигом приближал нашу Победу. Сначала рассказывал детям, а позже внукам.

Иногда, будучи трезвым, как стёклышко, иногда пропустив рюмочку-другую.

Поэтому, выдумывать ничего и не приходится. Всё прекрасно сохранилось в памяти его родных и близких. Всё в самых мельчайших деталях.

Лёва рассказывал, что Прорыва блокады ждали очень долго и каждый раз очень расстраивались, когда очередная попытка прорыва заканчивалась неудачей. Никак не удавалось развить успех.

Было тому много причин. Их анализом до сих пор занимаются историки и участники тех далёких событий. Одно можно сказать с уверенностью – сдавать свои позиции немец не собирался. Блокадное кольцо не только сжималось, но и укреплялось. Представьте себе руки убийцы, пальцы которого на Вашем горле с каждым днём становятся все сильнее и сильнее.

Известно пять крупных попыток прорвать блокаду Ленинграда. А тех, что помельче никто и не считал. Пять попыток – это сотни тысяч жизней, положенных здесь на ленинградской земле. Это сотни тысяч матерей и вдов, которые никогда уже не обнимут своих погибших защитников. И не важно откуда родом был солдат или офицер. Он умирал не только за Ленинград, он умирал за свою Великую Родину. И жертвы эти были не напрасны. Именно постоянные попытки прорыва блокады, не давали врагу возможности сконцентрировать силы, чтобы подготовить и начать решительное наступление на город и перейти к уличным боям. На улицы города его так и не пустили.

Вообще-то пустили, но чуть позже и под сильным конвоем, чтобы по дороге оставшиеся в живых ленинградцы не разорвали его в клочья.

Наш Лёва хорошо помнит, какой ценой досталась нам первая победа – удачный прорыв блокады.

Один тяжелый эпизод операции по прорыву блокады он рассказывал как-то неохотно, опустив глаза и стараясь на нём не задерживаться.

К сожалению, на войне бывают моменты, о которых не хочется рассказывать. Но, и не говорить о них нельзя.

Никто ведь не знает, как он себя поведёт в критические моменты истории. Так одному судьбой предназначено стать героем, другому трусом, третьему предателем, четвертому просто безобидным сорнячком.

«Мгновенья раздают кому позор, кому бесславье, а кому бессмертье…»

Это случилось во время прорыва блокады на одном из его участков. Батальон капитана Кукореко развил наступление и увлёк за собой в прорыв большие силы Красной Армии Ленинградского фронта. Ему на соединение рвались бойцы Волховского фронта. Пробивался коридор. Метр за метром освобождалась ленинградская земля от фашистского зверя.

Бой был очень серьёзным и кровопролитным. На данном участке оборонялась элитная дивизия СС. И оставалось приложить еще немного усилий, чтобы боевая задача, поставленная капитану Кукореко была выполнена. А рельеф местности был такой, что артиллерия ничего не могла сделать. Требовалась работа миномётчиков. И минометчики медленно, но верно расчищали дорогу пехоте. Пока были мины. Вот они начали иссякать, и капитан отправил запрос на подвоз боеприпасов. Мины были. Много мин. Оставалось довезти их до переднего края несколько сот метров. Машина была быстро загружена, и водитель отправился к переднему краю. Отправился, но не доехал. Пещерный страх сковал парня в машине доверху наполненной смертью. И он выскочил из машины и убежал. Убежал с поля боя, бросив умирать целый батальон своих товарищей.

В книге генерала Борщева «От Невы до Эльбы», описано, что увидели бойцы, развившие наступление, начатое капитаном Кукореко сразу же после прорыва блокады на его участке.

Тело капитана лежало искромсанное очередями вражеских автоматов, рядом были расстрелянные рожки ППШ, основной и два запасных, пустой гранатный подсумок, несколько убитых эсэсовцев, а в руках крепко сжатый штык-нож. Видимо, израсходовав всю свою огневую мощь, капитан Кукореко бросился на врага врукопашную и был убит.

Тело капитана было предано земле с воинскими почестями перед строем солдат.

А уже по весне, также перед строем солдат, был расстрелян тот парень, который смалодушничал и не привёз боеприпасы истекающему кровью батальону.

Лёва оказался свидетелем этого расстрела. Расстрел поручили исполнить не комендантскому взводу, как это делалось обычно, а офицеру, который громко и отчетливо зачитал приговор Военного Трибунала и сам привёл его в исполнение. После чего врач констатировал смерть и тело было захоронено тут же, на месте расстрела. Фамилия этого солдата была громко и отчетливо произнесена перед строем, но повторять её не следует, поскольку родственники почти всех дезертиров, паникёров и трусов, как правило живы. А все, или почти все родственники, в то время получали «похоронку» на своего родного или близкого человека со словами «погиб смертью храбрых».

Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы дети и внуки их жили с таким тяжким крестом, которого они ни в коей мере не заслужили.

К тому же вряд ли кто смог бы поручиться за себя, что не струсит, не дезертирует и не поддастся панике, до тех пор, пока не настанет его собственный «момент истины».

Итак, через неделю ожесточённых боёв прорвать блокаду удалось. Успех был налицо.

Но, ведь надо было его еще и закрепить. И закрепили. Более того, в месте прорыва блокады вдоль Ладожского озера, по бездорожью, зимой всего за две недели была построена 30-ти километровая ветка железной дороги на Большую Землю. Разве это не подвиг.

По ветке тут же двинулись эшелоны с продовольствием, сырьем для оборонной промышленности и с боеприпасами для армии уже готовившей полное снятие блокады. Шли один за другим.

Немцы пытались уничтожить эту ветку вместе с грузами и людьми артиллерийскими залпами дальнобойной артиллерии. Но, не тут-то было. Командование Ленинградским фронтом устроило им такую контрбатарейную атаку со всех своих калибров, что по нескольку дней их артиллерия вообще не подавала признаков жизни, пока Гитлер лично не приказывал подтягивать всё новые и новые свои силы к Ленинграду с других районов боевых действий.

Казалось бы, вот-вот и блокада Ленинграда будет полностью снята. Но, немец был еще силён.

Только через год в январе 1944 года страна салютовала о снятии блокады с города Ленина.

Лёва постоянно вспоминал, как начиналось полное снятие блокады Ленинграда. Это был январь 1944 года, раннее утро. Город спал после очередного трудового дня. Вдруг раздался страшный грохот и затряслись дома. Люди начали выбегать на улицу, подумав, что немец снова начал артобстрелы, которые к тому времени были почти что полностью прекращены. Второй неожиданностью был дневной свет в странное время. Но, это был правильный свет в ночи. Это был огонь от выстрелов орудий крупного калибра, стоящих на рейде Финского залива и на Неве — линкоров и крейсеров Балтийского флота. Они стирали с лица земли многокилометровые оборонительные укрепления и заграждения, которыми враг опоясал Ленинград.

Артиллерия расчищала дорогу пехоте.

Вдруг кто-то в толпе это понял и закричал:

— Это наши! Снимают! Блокаду снимают!

И тогда люди, незнакомые люди, стали бросаться друг к другу и обниматься. Редких военных, которых встречали на улице благодарили, носили на руках, обнимали и целовали, как родных. Никто ни на минуту уже не сомневался, что блокада будет снята.

Через 2 недели враг был отброшен на 200 и более километров от города.

А вскоре, на всю мощь заработала ленинградская промышленность, чтобы помочь фронту добить фашистскую гадину уже в её собственном логове. До полной капитуляции Германии оставалось чуть больше года.

Лёва рассказывал, что, несмотря на благодарности, премии и государственные награды, никто из его товарищей не чувствовал себя героем. Просто воевала вся страна. Просто все делали свою работу, кто-то тяжёлую, кто-то кровавую, но работу. И им это не казалось подвигом. Это мы, сидя в тёплых квартирах с заполненными холодильниками и излишками жировых отложений на некоторых отдельно взятых местах, можем оценить и оцениваем масштаб и величие подвигов наших отцов, дедов и прадедов. А они сами не только не могли, но и не хотели этого. Им хотелось просто жить: учиться, работать, жениться и выходить замуж, читать книги, посещать театры, заниматься спортом и много-много чего еще. Спасибо Вам, родные Вы наши!

Валя и Лёва

Послесловие

Хочу упомянуть о том, что герой и героиня нашего рассказа создали семью, у них появились дети и внуки.  Валя и Лёва доработали до пенсии, пользуясь уважением среди друзей и товарищей по работе. Они прожили долгую счастливую жизнь.

Но, рассказ был бы не полон, если не затронуть маленький эпизод, характеризующий наш многострадальный народ, а особенно, русскую женщину.

Дело в том, что после полного снятия блокады, которое было стремительным и ожесточённым, по всей Ленинградской области валялись трупы немецких солдат и офицеров. Особенно, густо ими были завалены перекрестки, обочины дорог и придорожные канавы. Их никто не убирал. Никто даже не думал об этом, поскольку долго-долго еще не видел в них людей. Кто-то рассказывал, что мальчишки даже катались с гор на трупах немецких солдат, офицеров и генералов как на санках.

Не удивительно! К фашистам вернулось то, что они сами когда-то посеяли.

Но, вот пришла весна и смердящие тела ненавистных врагов надо было как-то убирать.

А у нас пришло время вспомнить о самой старшей героине нашего рассказа – Евдокии Петровне.

Так вот, она, однажды, между делом, вспомнила эпизод, осознать и оценить который её потомки смогли не сразу, а много позже, когда её самой уже не было на этом свете.

Сама Евдокия Петровна, после эвакуации из Ленинграда, также, как и обе её дочери, выжила.

Она подлечилась, встала на ноги и устроилась на работу в Строительное управление, занимающееся восстановлением разрушенного Ленинграда.

Позже, от этого Строительного управления она и получила большую светлую комнату в самом престижном районе Ленинграда – на Петроградской стороне. Так государство отблагодарило человека за его муки и тяжкий труд.

Однажды, в солнечный майский день 1944 года, когда фронт уже далеко откатился на Запад и полным ходом шло восстановление Ленинграда и его пригородов, Евдокию Петровну вызвал Прораб стройки – Андрей Гаврилович.

Андрей Гаврилович с извиняющимся лицом попросил её похоронить труп немца, лежащий прямо перед местом проведения работ.

— Ты ведь блокадница, Евдокия Петровна! И не такое видела! Выручай! А то у нас девчата не могут. Одну уже вырвало дважды… Такая вонь.

Она безропотно взяла лопату, а дальше было следующее…

Пошла на склад, выписала кусок материи, а то не по-человечески как-то хоронить, ведь нашлась же простыня для папы в декабре 1941 года, вырыла могилу, стянула туда раздувшийся труп, между прочим, в черной эсэсовской форме и похоронила его.

Люди добрые! Вы слышите, русская женщина, потерявшая девятерых родственников в блокадном Ленинграде, по-человечески похоронила эсэсовца!

А когда могила была готова, моя бабушка села и зарыдала на ней.

Низкий поклон тебе, Русская Женщина!

Автор статьи: Сергей Коцелайнен